Время сделало меня поэтом, а иначе чем бы защитило...

Записные книжки Варлама Шаламова

http://shalamov.ru/library/23/


Война неизмеримо проще лагеря. Это и ясно, понять не трудно.


Одного поэта «десталинизация» вернула русским читателям: Сергея Есенина. И частично Блока. А сколько еще ждет: Пастернак, Мандельштам, Цветаева, Ходасевич, Клюев, Волошин... Первый ряд русской поэзии двадцатого века.


Вот главная тема времени — растление, которое Сталин внес в души людей.

Я думаю, что Пастернака поражала во мне (более всего) способность обсуждать эстететические каноны и поэтические идеи после 17 лет лагерей.Я ничего не рассказывал ему о лагерях. Рассказывал только позднее немного, но и это немногое, думаю, заставило П<астернака> изменить план «Д<октора> Ж<иваго>» [нрзб] потому что П<астернак> не чувствовал себя в силах передать этот мир 1937 года достаточно верно.




Роман «Отцы и дети». О ничтожестве детей?

Я пишу не для того, что описанное — не повторилось. Так не бывает, да и опыт наш не нужен никому.

Я пишу для того, чтобы люди знали, что пишутся такие рассказы, и сами решились на какой-либо достойный поступок — не в смысле рассказа, а в чем угодно, в каком-то маленьком плюсе.

История, бывшая трагедией, является миру вторично как фарс. Но есть еще третье явление, третье воплощение исторического сюжета — в бессмысленном ужасе.


Эстетизация зла — это восхваление Сталина.


Пьеса века — это «Носорог» Ионеску



Первое, что сделал Эренбург после выступления в библиотеке о необходимости «реабилитировать совесть», — отрекся от стенограммы. «Я этого не говорил» (о Хрущеве и «Новом мире»). В жертву тактическому привычно приносится смысл [нрзб].

Рекламисты. Паустовский в 1956 году хрипел в ЦДЛ, когда обсуждался роман Дудинцева[9] :

«У меня рак горла, мне недолго осталось жить, я должен говорить правду».

В 1966 году в Тарусе Паустовский хрипел по поводу Синявского[10] : «Не знаю, какова литературная ценность романа, но обнародование романа безвредно».

Пять чувств поэта:

зрение — полуслепой,

слух — оглохший от прикладов,

осязание — отмороженные руки нечувствительные,

обоняние — простужен,

вкус — только горячее и холодное.

Где же тут говорить о тонкости. Но есть шестое чувство — творческой догадки.

Смерть — это тихая жизнь на другом берегу, надо доплыть, додышать...

О красоте человеческих лиц

George Percy Jacomb-Hood
Portrait of a lady

Может быть, это лишь шутка, скал и воды колдовство...

Город, как голос наяды,
В призрачно-светлом былом,
Кружев узорней аркады,
Воды застыли стеклом.

Верно, скрывают колдуний
Завесы черных гондол
Там, где огни на лагуне
Тысячи огненных пчел.

Николай Гумилёв



Georges Noël Bouvard